Просто моя проза

[From_Odessa]

Подумал, что раз Авишаг публикует параллельно свои стихи и проза, то и мне тему для прозы надо создать

Правда, я давно ничего не писал. А очень многое из написанного не подойдёт для публикации в этой теме. Так что возьмём пока очень старое.

НЕЯСНО ЧТО, НЕПОНЯТНО, О КОМ...

Он брел один по вечерним улицам большого города. Мимо проносились машины, проходили люди. Светили фонари. Он смотрел в землю, слегка приподняв глаза, чтобы видеть, что находится впереди. Потом он резко остановился, огляделся. Вся эта картина напомнила ему описания из книг: вечер, город, огни... Лицо свело от раздражения. Ему стало тошно уже от одного того, что это подпадало под такие описания. Просто тошно и все. Хотя он любил такие вечера. Когда приходил городской вечер, ему нравилось идти по улице, видеть огни автомобилей, трамваев, троллейбусов, оживленных людей и все это – на темном фоне. Ему становилось как-то легче внутри, появлялся какой-то запал, хоть и слабый, но все же... Он снова побрел. Вдаль уходил проспект, и он с удовольствие посмотрел на троллейбусные линии, залитые желтым светом и идущие куда-то вдаль. Так красиво это было... «Куда-то вдаль...». Он поймал себя на мысли, что ему бы очень хотелось, чтобы они уходили и правда вдаль, туда, куда-то. Так было бы интересно. А интересного в его жизни не было. Просто. Он чувствовал, как эта пустота запололнила его.

Он прошел по проспекту уже довольно далеко и прибрел к месту, где начинался большой парк, а людей было мало. Стало чуть холоднее, была поздняя осень. Холод и безлюдное место его напугали, потому он повернулся и пошел в сторону дома, до которого еще было далеко идти. Внутри опять все перекосило от раздражения. Его злил сам страх. Ему не хотелось больше жить, не видел он смысла, но прекрасно сознавал, что в темный парк, например, он не пойдет, потому что страшно. Смерти он боялся, но жить не хотел. И его это раздражало, раздражало это противоречие, раздражало то, что он понимал, что он еще не впал в состояние, когда действительно ты готов к смерти, что его мысли о смерти – это побег. И когда он это осознавал, внутри словно кто-то закрывал последний вентиль. Если уж это – лишь бегство, то тогда как же...

Он посмотрел на людей вокруг. Они шли туда-сюда, с вещами или без, одни или нет. Ему так захотелось к ним. Ему захотелось вот так же сейчас идти и думать об ужине, о завтрашнем походе на работу, о ... проблемах! О бытовых проблемах, а не тех, что мучили его внутри... Ему казалось, что вокруг течет жизнь, веселая и грустная, тяжелая и не очень, но она течет, там, за пеленой, а он здесь, где нет трудностей, где есть Пустота. Пустота внутри него. Глухая, глубокая, ... пустая. Вон, парни идут пьют ... то ли пиво, то ли еще что... и смеются... Да, он знал, что у обоих, возможно, завтра большие проблемы, что они озабочены, но сейчас они отвлеклись, они веселятся... И ведь это и есть жизнь! Да, какие-то пару часов. Ну так жизнь и так коротка! Так что в ней ценна каждая минута! Хотя... И его опять передернуло. Его раздражала эта фраза про минуты. Бред! Можно оценить так, а можно и эдак, ведь кто-то же живет почти все время завтрашним днем! Да и неважно это, просто хочется иметь СМЫСЛ, ЦЕЛЬ! Любую. А цели нет... Нет цели самого проживания на планете, в мире...

Он забрел в магазин. И тут тоже... Покупатели, продавцы, продукты... Все, как в тумане. Они что-то ищут, выбирают. Он тоже подошел к прилавкам. Посмотрел на торты, пироженые. Потом побрел к сладкой воде и соками. Провел по ним рукой. Деньги с собой были, он хотел что-то купить, но... не то, что не знал, что... а он уже вообще не понимал, хочет, не хочет... ему хотелось опять к этим людям, побежать с ними... и тут же он отбросил эту мысль, потому что его начало это злить, он понимал, что это чушь, ибо те люди не знают, что с ним, не знают такого ощущения, а он, думая, что хочет быть на их месте, имел ввиду, что хочет, зная о Пустоте, быть в их русле. Но этого-то и не могло быть, ведь именно потому он и не с ними, потому что он знает Это...
Ничего не купив, он вышел из магазина, раздраженный тем, что покупки так и не было.

Он шел дальше, смотря на вечер. Вечер успокаивал, вечер говорил, что скоро все уснут и ему будет проще, потому что вокруг не будет этой жизни людей, которой он так чужд. Он снова усядется за компьютер тупо перебирать странички форумов да поглядывать в окно аськи...
Он брел и видел мир, видел людей... его все это уже бесило, но больше всего его раздражало то, что он раздражается. Собственное раздражение раздражало его ужасно, лишало последних крох эмоций, которые выветривались из него. А вот уже и дом... Как туда не хочется. Совершенно. Духота комнаты... Гул компьютера, чашка чая... Пустота во всех этих вещах... Тут хотя бы вечер. И хочется чего-то такого, такого... Из иной плоскости, иного пространство, просто Иного, совершенно... Чтобы было Интересно, чтобы... Он открыл дверь и вошел домой.

Ничего не случилось. Вечер опять прошел так, он просто вернулся домой...

[From_Odessa]

АЛЬЯТЕЛИЙ

Холодный, пронзающий до мозга костей дождь хлестал по зонту. Ветер вырывал его из рук, стремясь лишить последней защиты от ненастья. Замерзашая до боли рука с еще большей болью сжимала изо всех сил ручку противодождевого приспособления.
Высокий худощавый человек в сером плаще и широкой шляпе добирался до дома. Нет, не своего. Чужого дома, где не было никого, кто бы его знал и к кому можно было бы зайти домой, выпить чашечку чая с со сладким рулетом и согреться от ненастного и проклятого дождя, не прекращавшегося уже 300 суток. Этот дождь надоел ему, довел до ручки, до белого каления, потому что приходилось по 24 часа брести под этим дождем с последним из зонтиков (все остальные были утеряны в бесконечности), чтобы заходить в эти бесконечно уносящиеся ввысь дома и выходить из них, идя дальше. Что было до дождя, он помнил смутно. Какие-то обрывки. Автострада ночь... Яркие огни... Машины... Потом перламутровое сияние... Устрицы... К чему это все, он не знал. Память никогда не давала ему никаких ответов, но задавал все новые и новые вопросы. А ему не хотелось на них отвечать, вернее, у него не было на это никаких сил. Ему бы зонтик удержать, ведь если его вырвет из рук, швырнет ветром о стену, поволочет по земле, разрывая несчастную ткань на части, оставляя от нее обветшавшие одинокие обрывки, которые больше никому не нужны и которые никто не подберет, пока проезжающий трейлер не раздавит их, тогда ему нечем будет защититься от этих бесконечных водных потоков, он промокнет насквозь и вот такой, мокрый и обливаемый как из ведра, будет ходить по домам. А совсем уж мокрым быть не хочется, неприятно это. Потому ему было не до мыслей, не до воспоминаний. Все его силы, вся его энергия сейчас направлялись в одну точку - рукоятку зонтика. Он весь сконцентрировался на этой рукоятке, сжимая ее, казалось, всеми силами, которые только могут быть у человека. В этой точке сошлись реальноть и нереальное, вся Вселенная с ее галактиками, солнцами и звездами, все они вместе сейчас были тут, на рукоятке зонтика - последней защиты от ненастной, безжалостной стихии, которая тоже особо не задумывалась о чем-то другом, кроме своей бури.
Может быть ему и хотелось понять, зачем он ходит в эти чужие дома, где никто не ждет и где делать абсолютно нечего. Он даже чувствовал, что вопрос этот важный и его волнует. Но решать его не было времени, не было сил, ибо сейчас идолом и центром жизни был зонтик. Даже войдя в очередной высотный дом, он продолжал сжимать зонтик с исступлением и отчаянием, подобно тем, кто сжимает свои амулеты, будучи ведомым на казнь. Нельзя отпустить, нельзя упустить... нельзя, нужно стать частью зонта, чтобы он никуда не делся, чтобы он не мог никуда деться...

... Ливень давно схлынул. Он смутно помнил, что что-то было в его руке и вроде бы было мокро. Мокро? Странно... Может, сыро? Нет, не помнит... Он бы и хотел подумать над тем, что это, вспомнить - но такой возможности не было. Ибо сейчас он шел по безликой, жаркой пустыне. Песок, казалось, сейчас закипит от жары, в горле все пересохло. Изредко можно выпить воды из запасов. И надо идти. Он знает, что надо идти. И думать нет времени, нет времени вспоминать, потому что сейчас все мысли сконцентрированы на ориентации, он чувствует эту нить, куда идти, нельзя упустить ее, потому что тогда не будет выхода из пустыни, а остаться тут нельзя, здесь жарко, жаркое Солнце печет так, что кожа кажется горящей, а в голове дурман, жаркий ветер дует, осыпая лицо песчинками и вызывая ощущение, что у тебя жар, постоянный тяжелый жар. Как тут остаться? Надо идти... Хотелось бы узнать, кто он и зачем... но нельзя... вперед, держаться нити...

...Альятелей блистал. Драгоценный камень, подобного которому на Земле никогда не было. Он завораживал, он восхищал, он сводил с ума. Ради него люди готовы были на все. Они готовы были убивать и предавать, попрать свои и чужие идеалы, готовы были наплевать на все, но остаться с ним - с Альятелием... Ведь он так красив, ведь он так величен... Что стоит взять нож и подойти к другу, который ничего не подозревает, потому что доверяет тебе, а потом вонзить нож ему в грудь, видя эти непонимающие глаза, полные боли, от того, что преданы. Это мелочи... Это забудется... Это того не стоит, а друг мог сам вонзить в тебя нож... Зато у тебя есть Альятелий. Свой, собственный... Он у тебя... С ним можно не задаваться вопросами, с ним можно ничего не решать - потому что просто или он есть у тебя, или его нет. Все просто. Если его нет или хотят отобрать - надо убить, покалечить, но обезвредить. И неважно. друг или враг, старец или дитя - это ведь враг. Тогда все просто. Альятелий освобождает, Альятелий все объясняет, Альятелий все решает...

[From_Odessa]

SNOWMAN*


Снежный человек брел по заснеженной равнине на выступе одной из гор. Был вечер. Шел снег. Падал медленно, большими хлопьями, но его было так много, что обычному человеку в это время дня было бы сложно разглядеть даже то, что находится от него в нескольких шагах. Но снежный человек давным-давно привык к таком обзору, в местах, где он жил, снег шел почти каждый день. Потому он прекрасно различал блики небольшого устройства, которое стояло около края равнины, с которого можно было увидеть бездонную пропасть, кончавшуюся где-то там, у подножья горы. Устройство это было высотой под метр, сделанное из какого-то блестящего, нержавеющего металла. На его верхушке распологалось нечто, наподобие флюгера, но с одной-единственной маленькой лопастью, которая постоянно поворачивалась на девяносто градусов в одну и ту же сторону и обратно. Одновременно с тем ритмично мигала красная лампочка, находившаяся у основания лопасти. Блики ее были красного цвета. Снежный человек не имел ни малейшего представления, кто и когда установил эту штуку в этом месте. Надежды понять, что это такое, у снежного человека не было. Можно было попробовать разобрать это устройство, посмотреть, что там внутри, но он знал, что никогда этого не сделает. Потому что это устройство было его единственным другом и спутником жизни, скрышивающим одиночество. Каждый вечер снежный человек приходил сюда, дабы увидеть теплое мерцание красной лампочке в вечерней темноте, увидеть, как блики света отражаются на вечном белом снегу, который окутывал все вокруг, увидеть, как неустанно поворачивается лопасть этого загадочного творения. И смотря на это устройство, снежный человек знал, что он тут не один. Люди, животные, весь мир далек не только от него, затерянного в вечной мерзлоте и вынужденного лишь где-то вдалеке видеть пролетающие самолеты и вертолеты, а также огни кораблей, которые отсюда казались малюсенькими и такими нереальными. Нет, он не один. Этот странный прибор, этот металлический труженник тоже тут, он тоже никому не нужен, никто не приходит к нему и никому его неутомимая работа не нужна. И если бы они были по отдельности, то существование их было бы совершенно бессмысленным, самым бессмысленным в мире. Но они есть друг у друга. Они существуют друг для друга. Снежный человек знает, что у него есть этот соратник и спутник и потому боль в его сердце утихает, а прибор не зря двигает свою лопасть и мерцает своим теплым красным огоньком, ибо делает это для приходящего сюда снежного человека. Да, наверное, они и были созданы друг для друга, потому что не может же нечто быть совсем лишним, ненужным? Нет, не может...

Снежный человек остановился на расстоянии пяти-шести шагов от металлического прибора. Он никогда не подходил ближе, боясь, что может как-то повлиять на работу своего друга, боясь, что может как-то сломать его.
Лопасть ритмично двигалась, лампочка мерцала ей в такт. Снежный человек давно не задавался вопросом, зачем этот прибор работает. Ему было очевидно - он работал для него. И в этих движениях лопасти было бесконечно много пользы.
Стало совсем темно, сумерки сменились ночью. Снежный человек сделал два шага, не сводя глаза со своего друга, затем развернулся и медленно побрел прочь...

* этот рассказ написан на основе образов и атмосферы, которые возникали и возникают у меня в сознании при прослушивании композиции "SNOWMAN" группы "Rainbow".

[From_Odessa]

КЛЮЧ ДЛЯ НИКАКОЙ ДВЕРИ

Зачем вопросы без ответов, зачем ответы без вопросов? Зачем задача без решения и для чего решения, когда задачи нет? Зачем ключи, когда нет двери, зачем нам дверь, к которой нет ключа? Зачем создано то, что не нам не нужно, но создали нам еще необходимое?
Вопросы, вопросы, вопросы... Можно ли найти на них ответы? А если можно, то нужно ли? Почему девушка стоит у окна и грустит? Знакомый образ, да? Образ, который многим уже опостылил. Часто говорят, что банальные образы ничего уже не стоят и никому не нужны, что они пусты и бесчувственным. Но при этом забывается, что все это не отменяет того, что где-то действительно девушка действительно стоит у окна и действительно грустит. А вы представляете, сколь глубока ее грусть? Представляете, вам самим было так грустно... Но как часто вы не задумываетесь о глубине чужой грусти, при этом понимая, сколь глубока ваша? Смотрите, а ведь как странно - есть просто человек, которого вы наблюдаете. И в нем - глубина. Как достать до дна этой глубины? А оно есть? А зачем? Хорошие вопросы. Но если я их задал, то как минимум задумался, верно? А вот еще. Часто говорят: это можно сделать, но не нужно. Но интересно. Если у кого-то возникла сама идея что-то сделать, то вам не кажется, что это обречено на то, что бы быть совершенным? Рано или поздно, тем или другим человеком.

Рано или поздно... Интересное русское выражение. Мы используем его тогда, когда хотим сказать, что это все-таки случится. Хотя, если вдуматься в его содержание, то получается, что мы говорим, что это состоится невовремя - то ли преждевременно, то ли тогда, когда уже не необходимо. Но это только если раскладывать по составляющим это выражение. Реально оно, конечно, несет тот смысл, на который я указал выше.

Так вот. Познать глубину человека. Можно? Нужно ли? Оба вопроса хороши.

Вы думаете, это слабосвязный поток мысли? Ну, что-то в этом есть, да... Но отчасти. На самом деле то, что было в первом абзаце, не просто красивые (или не очень слова). То вопросы, которые действительно можно задать. Вдумайтесь в структуру своей жизни и подумайте, можно ли их задать на практике.

Другой вопрос, верна ли их постановка? Вот-вот...

А девушка у окна действительно грустит. И не одна. Ей плохо. И ее чувства можно как возносить, так и презирать, смешивать с грязью. Можно считать нормой, можно считать глупостью, но один простой вопрос: ее грусть от этого измениться? Нет. Значит, это ее жизнь и ее реальность. Ей больно. И грустно.

[From_Odessa]

Эти произведения могут показаться очень мрачными, особенно, все, кроме "Сноумена". Я довольно много такого писал. И отражают они, естественно, какие-то состояния, мысли и чувства, которые были тогда.

[KW]

Эти произведения могут показаться очень мрачными, особенно, все

Кличко заплакал

[From_Odessa]

Эти произведения могут показаться очень мрачными, особенно, все

Кличко заплакал

И что в моей фразе алогично? У Виталия была алогичная фраза с разорванными связями. А у меня?

[Авишаг]

Здорово!
Практически флешмоб
Не подойдёт почему? Интимно?

[KW]

Эти произведения могут показаться очень мрачными, особенно, все

Кличко заплакал

И что в моей фразе алогично? У Виталия была алогичная фраза с разорванными связями. А у меня?

Слово "особенно" подразумевает нечто выделяющееся из общего ряда, а не всё или пускай даже почти всё.

[Damaskin]

Подумал, что раз Авишаг публикует параллельно свои стихи и проза, то и мне тему для прозы надо создать

Правда, я давно ничего не писал. А очень многое из написанного не подойдёт для публикации в этой теме. Так что возьмём пока очень старое.

НЕЯСНО ЧТО, НЕПОНЯТНО, О КОМ...

Он брел один по вечерним улицам большого города. Мимо проносились машины, проходили люди. Светили фонари. Он смотрел в землю, слегка приподняв глаза, чтобы видеть, что находится впереди. Потом он резко остановился, огляделся. Вся эта картина напомнила ему описания из книг: вечер, город, огни... Лицо свело от раздражения. Ему стало тошно уже от одного того, что это подпадало под такие описания. Просто тошно и все. Хотя он любил такие вечера. Когда приходил городской вечер, ему нравилось идти по улице, видеть огни автомобилей, трамваев, троллейбусов, оживленных людей и все это – на темном фоне. Ему становилось как-то легче внутри, появлялся какой-то запал, хоть и слабый, но все же... Он снова побрел. Вдаль уходил проспект, и он с удовольствие посмотрел на троллейбусные линии, залитые желтым светом и идущие куда-то вдаль. Так красиво это было... «Куда-то вдаль...». Он поймал себя на мысли, что ему бы очень хотелось, чтобы они уходили и правда вдаль, туда, куда-то. Так было бы интересно. А интересного в его жизни не было. Просто. Он чувствовал, как эта пустота запололнила его.

Он прошел по проспекту уже довольно далеко и прибрел к месту, где начинался большой парк, а людей было мало. Стало чуть холоднее, была поздняя осень. Холод и безлюдное место его напугали, потому он повернулся и пошел в сторону дома, до которого еще было далеко идти. Внутри опять все перекосило от раздражения. Его злил сам страх. Ему не хотелось больше жить, не видел он смысла, но прекрасно сознавал, что в темный парк, например, он не пойдет, потому что страшно. Смерти он боялся, но жить не хотел. И его это раздражало, раздражало это противоречие, раздражало то, что он понимал, что он еще не впал в состояние, когда действительно ты готов к смерти, что его мысли о смерти – это побег. И когда он это осознавал, внутри словно кто-то закрывал последний вентиль. Если уж это – лишь бегство, то тогда как же...

Он посмотрел на людей вокруг. Они шли туда-сюда, с вещами или без, одни или нет. Ему так захотелось к ним. Ему захотелось вот так же сейчас идти и думать об ужине, о завтрашнем походе на работу, о ... проблемах! О бытовых проблемах, а не тех, что мучили его внутри... Ему казалось, что вокруг течет жизнь, веселая и грустная, тяжелая и не очень, но она течет, там, за пеленой, а он здесь, где нет трудностей, где есть Пустота. Пустота внутри него. Глухая, глубокая, ... пустая. Вон, парни идут пьют ... то ли пиво, то ли еще что... и смеются... Да, он знал, что у обоих, возможно, завтра большие проблемы, что они озабочены, но сейчас они отвлеклись, они веселятся... И ведь это и есть жизнь! Да, какие-то пару часов. Ну так жизнь и так коротка! Так что в ней ценна каждая минута! Хотя... И его опять передернуло. Его раздражала эта фраза про минуты. Бред! Можно оценить так, а можно и эдак, ведь кто-то же живет почти все время завтрашним днем! Да и неважно это, просто хочется иметь СМЫСЛ, ЦЕЛЬ! Любую. А цели нет... Нет цели самого проживания на планете, в мире...

Он забрел в магазин. И тут тоже... Покупатели, продавцы, продукты... Все, как в тумане. Они что-то ищут, выбирают. Он тоже подошел к прилавкам. Посмотрел на торты, пироженые. Потом побрел к сладкой воде и соками. Провел по ним рукой. Деньги с собой были, он хотел что-то купить, но... не то, что не знал, что... а он уже вообще не понимал, хочет, не хочет... ему хотелось опять к этим людям, побежать с ними... и тут же он отбросил эту мысль, потому что его начало это злить, он понимал, что это чушь, ибо те люди не знают, что с ним, не знают такого ощущения, а он, думая, что хочет быть на их месте, имел ввиду, что хочет, зная о Пустоте, быть в их русле. Но этого-то и не могло быть, ведь именно потому он и не с ними, потому что он знает Это...
Ничего не купив, он вышел из магазина, раздраженный тем, что покупки так и не было.

Он шел дальше, смотря на вечер. Вечер успокаивал, вечер говорил, что скоро все уснут и ему будет проще, потому что вокруг не будет этой жизни людей, которой он так чужд. Он снова усядется за компьютер тупо перебирать странички форумов да поглядывать в окно аськи...
Он брел и видел мир, видел людей... его все это уже бесило, но больше всего его раздражало то, что он раздражается. Собственное раздражение раздражало его ужасно, лишало последних крох эмоций, которые выветривались из него. А вот уже и дом... Как туда не хочется. Совершенно. Духота комнаты... Гул компьютера, чашка чая... Пустота во всех этих вещах... Тут хотя бы вечер. И хочется чего-то такого, такого... Из иной плоскости, иного пространство, просто Иного, совершенно... Чтобы было Интересно, чтобы... Он открыл дверь и вошел домой.

Ничего не случилось. Вечер опять прошел так, он просто вернулся домой...

Выглядит незавершенным и растянутым. Вот если бы это сократить, а потом историю, про то как ГГ занялся деятельностью a la Раскольников, к примеру или вступил в союз пифагорейцев и обрел истину...

[From_Odessa]

Эти произведения могут показаться очень мрачными, особенно, все

Кличко заплакал

И что в моей фразе алогично? У Виталия была алогичная фраза с разорванными связями. А у меня?

Слово "особенно" подразумевает нечто выделяющееся из общего ряда, а не всё или пускай даже почти всё.

Фраза кривоватая, не спорю Но не алогичная. Смысл она передает именно тот, который я и хотел: что особенно сильно это может ощущаться в четырех из пяти (условно). Так говорить не стоит, однако это не смысловая ошибка. А у Кличко выделяют именно смысловые ошибки, алогичности.

[From_Odessa]

Здорово!
Практически флешмоб
Не подойдёт почему? Интимно?

Там много фанфиков, которые основы на сюжете мультсериалов, здесь, скорее всего, никому неизвестных.

[From_Odessa]

БЕЗ НАЗВАНИЯ И НАИМЕНОВАНИЯ

Свет от свечи окончательно угас. Он исчезал постепенно, моментами вспыхивая даже сильнее, но это уже была агония, свет умирал. И умер... Хотя это слово тут кажется неуместным, потому что свет бесконечен, это было лишь его проявление, которое никуда не делось и ниоткуда не появлялось. Сейчас оно было тут, а скоро будет где-то в другом месте.

Человек, сидевший за столом, брать другую свечу не стал. Да и не собирался. Эту он зажег уже давно, еще тогда, когда планировал сжечь в эту ночь не одну свечу. А сейчас в этом уже не было никакой необходимости. Не было, ибо он собирался читать книгу с пожелтевшими страницами, а теперь читать ее не хотелось, да и не получилось бы - строки книги расплылись и теперь представляли собой что-то похожие на подтеки туши у глаз горько плакавшей девушки. Книга-то была непростая. Она зависела от ментальных волн. Сейчас уже волны не поступали, строки расплылись. Новая свеча не требовалась. Да и старая тоже, человек не тушил ее просто потому, что ему даже этого не хотелось делать. Свеча отдавала не совсем приятным жаром, потому можно было бы ее и потушить, но он этого не делал. Потому что совершенно не ощущал смысла в этом действии. Просто избавиться от ощущения жара - этого было слишком мало, чтобы что-то сделать. Это было локально, а ему нужно было что-то глобальное, стратегические. Да хоть бы стремление завтра встретить утро. Но вот такого желания не имелось. Как не имелось желания встречать завтрашние день, вечер и даже последующую ночь. А раз так, то зачем тушить свечу? Не за чем...

Главное было почитать книгу, книгу с пожелтевшими, но таким теплыми, какими-то домашними страницами, один вид которых внушал какое-то тепло, приятное, глубокое, а не такое, как этот самый неприятный жар от свечи. Нет, человеку было ясно, что его участь не разрешить этой книгой, какие бы прекрасные, мудрые и светлые страницы в ней ни были. Этого мало, мало, мало... Это тоже локально. Это лишь книга. Хотя он говорил Книга. Чувствовалось, что он произносит это так, что необходимо поставить большую букву. И книга значила много. Это другие, многие другие могли бы сказать, что от книги проку нет, что это просто ерунда, что это не более, чем развлечение или необходимое дополнение. Они не понимали. И он знал, что они не понимают. И не винил их. Да и причины не было винить. Но ему-то что? Ему нужно его книга. Ее можно почитать и временно дать себе новый махонький кусочек пути. Хотя когда его так мало, а далее - пустошь, причем пустошь-то какая-то недобрая, идти сложно, подчас легче упасть на сырую и холодную землю и лежать. Но когда холодно, долго не полежишь. Его глубокое отчание вовсе не убивало желание комфорта. Потому он все же шел.

Но сегодня ментальные волны закончились. Строки книги расплылись, и восстанавливаться явно не собирались. А если нет книги... Что "если нет книги"? Это он себя спрашивал слегка болезненным шепотом. Ответа, конечно, не было. Он же не пророк, не ясновидящий, будущего не знает, даже ответов на многие простые вопросы не знает. Он знал только то, что когда строки книги расплылись - это уже не то, как было раньше, когда пути почти не было, когда можно, казалось, с него сойти и так. Нет, то было иначе. Человек это знал. Без Книги все меняется.

Свеча догорела. Он сидел, опустив голову куда-то вниз, сидел не двигаясь. Прошло много времени, руки и ноги затекли. Наконец, он пошевелил ими, слегка простонав. С трудом поднялся. Протянул все же руку к засаленной коробочке со свечами, взял одну в руку... Постоял и бросил обратно. Развернулся, посмотрел в сторону, где не было никакого света. Постоял и медленно направился туда. Мгновение еще можно было видеть его спину, а затем ее полностью поглотила бесконечная темнота.

Книга лежала на краю стола.

[From_Odessa]

Все, что я сегодня здесь публиковал, было написано в 2008-2009 годах.

[From_Odessa]

***

Шум большого Города никогда не раздражал Ее. Ей было тяжело идти в тени многоэтажных зданий, которые закрывали свет Солнца днем и лик Луны по ночас, бешенный ритм истощал Ее и пугал подчас, а в метро жутко хотелось схватить кого-то и заорать в лицо: "Что же это такое?! Что это за муравейник такой?! Ведь если кто упадет, вы ж затопчтите его насмерть просто потому, что будете опаздывать на электричку, а через две минуты придет новая!" Хотелось, да не очень моглось. Вернее, моглось, но... Она никого не хватал, никому ничего не кричала. Просто в сознании четко сформировалось ощущение, что это ничего не изменит. Когда-то Ей казалось, что можно орать до исступления, можно биться в конвульсиях - и тогда это шокирует, сломает что-то, заставит подумать, что здесь кроется нечто серьезное, тогда она и объяснит.
Да она и пробовала. Причем не тут, не в Городе. Ездила как-то Она в маленький Городок, на окраине Страны. Ей показалось, что и люди там другие - спокойней, добрей, приветливей... более понимающие. Там ведь и правда все было как-то заторможенно, замедленно - никто, казалось, никуда не торопится, никаких срочных дел ни у кого нет, потока автомобилей замететь не получится, ну а метро... метро тут для многих все равно что легенда о каком-то сказачном монстре. Ей стало приятно в этом Городке, потому что сдалось, что тут больше доброты и... сдавило горло от удушья. Потому что было страшно. Она почувствовала себя здесь чужой. Но сначала Ей не было понятно, откуда такое чувство. Просто оно мешало. Хотелось вдохнуть полной грудью. Она не могла понять - может она хочет в Город? Но воспоминание о магистралях и мчащемся с бешеной скоростью вагоне метрополитена сразу же заставило понять, что там ее ждут лишь страх и тоска. Тогда почему? Осознание пришло чуть позже. Во время одной жесткой дискуссии с несколькими родственниками из Городка и их знакомыми, Она впала в исступление. Как же она тогда кричала... Нет, Она вопила. И верила, что заставит их Понять. Но пришло только глухое и тупое Разочарование - они просто стали успокаивать ее, а в их словах читалось "не знаем, о чем это, но, главное, успокойся, просто успокойся, это пройдет". Пройдет... Боже... Она поняла, что все эти люди Городка, все они добры совсем не так, как она. Себя Она считала доброй, даже уверена в том была, но из доброта... Это была иная доброта. Эта доброта была простодушной и подобной белому-белому пушистому свежему хлебу. И Она понимала, что эта доброта... Она нужна куда больше, чем Ее доброта... Но... Она была ей такой чужой и... какой-то злой. Ее всю передернуло, когда она осознала, как доброта Городка ее пугает - какая-то милая, хорошая, доброжелательная и... мертвенно-пустая обстановка. Пустые глаза, пустые слова, пустые люди... Все это настолько четко тогда стало перед ее глазами, что Она испугалось того, что у Нее что-то не в порядке с сознанием. Как будто Она живет в каком-то вымышленном мире. Рассказать о том было некому - Родители давно ушли Туда, Откуда не Возвращаются, а Друзей у нее не было - множество знакомых, которые мерцали далекими потухшими звездами в Ее Жизни, ничего, по сути, не знача - один пришел, другой ушел - все на одно лицо. Потому Она просто собралась с силами, заставила себя успокоиться, и поскорее уехала из Городка, не желая больше появляться в таких местах.

В Городе ничего такого не было. Ей не раз доводилось слышать, что Город - это джунгли, здесь одно зло и жестокость. И Она даже была готова разделить эти мысли, но зато Город никогда не казался ей таким мертвым, как Городок. Здесь не было этой отупевшей доброты, тут была какая-то механическая работа, с визгом двигались шестерни, большой аппарат выполнял монотонную деятельность, штампуя результаты своего производства. Всех вокруг это пугало и они хотели уехать в Городок. Не желали этого только чистолюбивые, кто планировал достичь огромных высот, до которых добраться можно лишь в Городе - Городок вскоре превратился бы для них в потолок, о который можно расшибить голову. У Нее же никакого желания достигать высот не было - просто не хотелось. Но и в Городок желания уезжать не было - уж лучше это ядовитое переплетение неоновых огней и турникетов метро, нежели то мертвенное добро. Хотя... Она часто задумывалась, стоит ли использовать слово "лучше". Ведь Кй, что там, что там было... нет, не плохо. И не пусто. Ей было... Она сама не знала, как это назвать. Просто не было ответов. И даже вопросов не было. Ей хотелось искать ответы, но для этого нужны были Вопросы. А их не было. Она надеялась, что кто-то задаст Вопросы. Но никто не задавал. Все люди, с которыми она регулярно общалась в Городе, уже знали Ответы, потому плохо себе представляли Вопросы. Ей же они были нужны, как путеводитель путешественнику. Однако, их не было... Сначала Она искала. Потом перестала. Устала. Не было сил. Почему-то поиск Вопросов очень утомлял.

Ей не было одиноко в Городе. Просто она особенно не знала, как может быть иначе. Она прожила всю Жизнь так - подчиняясь Городу, действуя по его распорядку, слушая его указания, но никогда не была его составной частью. Город всегда был отдельно, она - отдельно. Все ее знакомые давно стали частью Города - потому они их особо и не различала. Чем отличался трамвай от одного из таких знакомых? А банкомат? Киоск? Ничем. Что то, что то - Город. Она чувствовала его мощь, понимала, что его не обмануть и не победить. Те, кто думал, что они покорили Город не понимали, что просто это он отвел им более значимую роль, они такой же жалкий его кусочек, как и свалка на окраине Города. Ей это было понятно, но какое это имело значение? Она не испытывала ни зависти, ни превосходтсва - ничего. Ведь это события в организме Города, а она лишь бродила по его оболочке. Потому Ее это и не могло коснуться.

Иногда приходил Страх. Город слишком мощен и слишком часто легко жертвует своими частичками, чтобы его не бояться. Просто Страх. Холодный, неприятный. Страх самой Смерти. Она боялась Смерти. Не потому что не хотелось уходить или хотелось жить. И не потому что это был животный инстинкт. Он-то был, но не в нем дело. Просто было страшно. И она не любила этот Страх. Он заползал под рукава и медленно проходил по груди к горлу, заставляя тяжело дышать. Это было неприятно... Страх нельзя было ничем отогнать, нельзя было себя успокоить - можно было только забыть, когда что-то отвлекало. А потом Страх снова приходил... Но не так часто, чтобы заполонять всю ее Жизнь.

Если бы Она стала также исступленно кричать в Городе, то, конечно, никто бы не начал Ее успокаивать, как в Городке. И это даже как-то легче было бы. Потому что в этом случае она почувствовала бы полное... нет, не отторжение. Ощущение того, что находится в разных реальностях. От этого не может быть неприятно, это не может пугать - это просто Осознание. А вот в Городке Она ощутила, что соприкасается в этой злой добротой... Это было тяжко, это было, словно отравление, словно что-то внутри расшаталось, лишив каких-либо опор. Ад просто. А Ей в ад не хотелось.
Но все равно никого хватать и кричать Она не собиралась. И потому, что в Городке убедилась в бесполезности этого, и потому, что Ей уже е хотелось. Нет, ей хотелось. Но не хотелось. Она прекрасно осознавала, что испытывает парадоксальное чувство. Но парадокса в нем для Нее никакого не было. Просто чувство изменилось, потеряло свою основную ценность и значимость. Ей все так же хотелось заорать им обо всем этом, но в этом желание больше не было какой-то объемоности, не было значимости, оно перестало быть тем, что могло занимать всю окружающую действительность. Теперь это было просто желание. А просто желание слишком слабо для Нее, дабы совершать то, что желается.

Двери вагона метро распахнулись. Это была нужная Станция. Она вышла, дошла до экскалатора. Постояла чуть в очереди-столпотворении, ступила на движущуюся ленту. Доехала до верха, прошла к выходу и шагнула на асфальт. Чуть поморщилась от яркого Солнца, ударившего в глаза, ослепившего на несколько мгновений, после которых стали проявляться контуры Города.